— Ну и ЧТО ИЗ ТОГО?
— А то! Неделю назад сломанный замок в квартире меня¬ли… — Парфен сжал и разжал крепкие челюсти, — и подумал я: чего это мужик неправильно одет для такой работы, слиш¬ком опрятно, и руки чистенькие, не рабочие руки. Чуешь, чего говорю?
— Чую.
— Видишь саблю на ковре?
— Вижу… саблю. На ковре.
— Многих, таких, как ты, я порубал, а ты чего делал, чему выучился, выблядок?
— Саблей никого не порубал, но отрабатывал удар на меш¬ках с песком, на ивовых прутьях. Если что, не промахнусь. Вы тоже, поди, на ивовых прутьях упражнялись… Или как?
— Заткнись, с-сука, глотку порву! Я в гражданку таких, как ты… По роже твоей вижу, что не из наших… белогвардей¬ский выблядок. Фамилия-то какая… Воронцов! Научился вас по рожам, по повадкам, по голосу отличать. Не ошибусь!
Опершись ладонями на стол, Парфен тяжело поднялся и, мимоходом опрокинув стул, открыл среднюю дверцу высокого шкафа, достал бутылку водки, ножом содрал сургуч с горлыш¬ка, выковырял пробку, хорошенько из бутылки приложился. Затем с размаху хрястнул ее об пол.
Неплохо получилось, на мелкие осколки бутылка разлете¬лась, только горлышко целехонько да лужица возле двери.
Довгаль поднял с пола стул, уселся на него, широко рас¬ставив ноги и по-хозяйски набычившись. Сжал кулак и неко¬торое время рассматривал его, поворачивая вправо, влево.
— Прутья ивовые, говоришь… Прутья тоже были… для сме¬ху. Зачем прутья? На офицерах удар отрабатывал. Каких зря не трогал… А вот если приведут золотопогонника, так сразу ко мне, а я его на поляну. Ничего не говорил, только в глаза гля¬дел… Недолго глядел. Эх, попался бы ты мне тогда…
Андрей прикусил губу, чтобы избежать нервного срыва. Так не годится. Никаких эмоций пока что. Никаких!
— Э-эх! Славное времечко было! Парфен улыбнулся, гля¬нув в потолок. — Я ведь что делал… Махну сабелькой, и руки у золотопогонника нету, напрочь отпала. Он покуда на ногах, я
