ту, по размеру. — Он нам живой и невредимый нужен. Сапсэм толка немножка повредит можна.
— Хоть куй, хоть не куй, все равно получишь… болт. Не гляди так, генацвале… Это я второпях малость преувеличил. Если понадобится, то и болт ему оторвем. На хрена болт ему нужен за «колючкой»?
— Не переживай, Павел Кройс, ничего отрывать не ста¬нем, подпишет он все, что нужно. Я подробно на листе запи¬шу с его слов, а он, срань большевистская, подпишет прото¬кол, прощальную слезу на листок уронив… И дату поставит. Заодно и отпечатки своей руки на бумаге, чтоб никаких воп¬росов на Лубянке не возникло. Хотя вряд ли вопросы у них возникнут…
— Ты чего мелешь, Андрей, почему срань… большевистская? Слова подбирай, дворянин.
— Не обращай внимания, я в роль вхожу. Воронцов надел белую рубашку, натянул брюки, просунул в петли ре¬мень. В самый раз брюки и рубашка пришлись, да и пиджак впору. — Мы ведь с тобой до сих пор кого на практических занятиях арестовывали, набивая руку и заодно морды задер¬жанных?
— Кого надо того и… того.
Шелупонь всякую разную мы с тобой из постелей среди ночи вытряхивали и в «воронок» тащили. А тут герой, портре¬ты в газетах… Народ его знает и наверняка любит. Парфен ме¬сяц назад на заводе «Серп и молот» речь произносил. Рабочий люд привалил — в цехе не протолкнуться.
— Как ты там, на заводе, очутился?
— На заводе я не был, не довелось присутствовать, а в газе¬те «Труд» снимок видел.
— Ага! Больше таких снимков в газете «Труд» не будет… Н про Парфена Довгаля вскорости народ позабудет. И разлюбит навсегда, — Пашка заправил в брюки рубашку, застегнул пу-говицы на ширинке, постоял возле зеркала, поворачиваясь и так и этак. Причесался. — Где Парфен? Пашка посмотрел по сторонам. — Нету Парфена, и никогда его не было!
— Может, и вспомнят когда-нибудь. В учебниках о нем на-пишут.
