Воронцов спрыгнул с мотоцикла и зашагал туда, откуда пришел, — к месту ночевки. В голове только одно прокручива¬лось взад и вперед, взад и вперед — как там Ольга?
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
Крадучись, Андрей подошел к ручью. И облегченнсивздох- нул.
Ольга бюстгальтере и юбке тихонько передвигалась на корточках босиком, собирая землянику. Наберет немного в ладонь, опрокинет в рот и дальше передвигается.
На низкой ветке аккуратно развешены трусики и белые но-сочки. На плоском камне туфли ровненько стоят. Солнце при-гревает, скоро высохнут. И носочки, и туфельки, и трусики.
Не услышала молодая жена, как муж подкрался. Научен муженек бесшумно по лесу передвигаться, и не только по лесу. Недолго учили, но неплохо научили.
— Оля! — сказал Андрей, поправляя каску, съехавшую на лоб. Это я пришел. Только не пугайся! Я в карнавальном наряде.
— Ольга замерла, не обернувшись. Медленно поднялась.
— Я смешно выглядела? — спросила она, обернувшись, и порывисто взмахнула рукой, — ОЙ, тебя… не узнать. Зачем все это?
— Да вот, немецкий мундир надел. Впору пришелся. Ну и каску заодно прихватил.
— И опять у тебя автомат.
— Так мне будет спокойнее. И тебе тоже.
Андрей наклонился, сорвал несколько крупных земляни¬чек. Бросил в рот.
— Нет, это что такое… — Ольга рассмеялась и тут же рас-плакалась навзрыд. —- Ты же… ты же заикой мог меня оста¬вить…
Громко расплакалась, отвернувшись.
Воронцов успокаивать ее не стал, только немного погодя подошел, легонько прижал к груди. Поплакать ей самое время. Й данном случае самое надежное лекарство, чтоб нервишки успокоить.
— Он же прострелен… этот мундир, насквозь. — Ольга от-странилась, смаргивая слезы, и пальцем показала на дырки. — И кровь тут везде…
— Верно подметила, я его насквозь прострелил.
— Ты немца убил… А потом все это на себя надел! Это же… это же противно.
— Противно, конечно, а куда деваться? — Андрей бросил автомат на землю. — Но я убил нехорошего немца. Нехороших немцев надо убивать, а хороших оставлять. Пускай живут.
— Чужая вещь… с убитого… в крови!
— Ничего страшного, Оленька, придется немного потер¬петь. И тебе, и мне.
Воронцов посмотрел на ветки, где сохли трусики и носоч¬ки. Все-таки с Ольгой что-то ненормальное происходит, слиш¬ком она спокойная после всего пережитого, стиркой вон заня¬лась. Нужно ее встряхнуть хорошенько, пускай еще поплачет, покричит даже. Здесь, в лесу, можно покричать, поплакать. Но из леса придется выходить. Никуда не денешься. И топать ножками в сторону Москвы.
— Андрей, — Ольга всхлипнула, осторожно кончиками пальцев вытерла слезы. — Я давно поняла, что ты не простой военный. Очень не простой. И никакой не танкист… — Ольга посмотрела на ладонь, где остались следы от земляники, вы¬терла ее о листву. — Тебя специально подготовили к войне, а я не готова. Пойми, я совсем к ней не готова. Что мне теперь делать?
— Ты умница.
— Я это знаю.. Ты что-то еще хочешь сказать?
— Хочу.
— Говори.
— Нам с тобой предстоит выкарабкиваться отсюда. Понем¬ножку, полегоньку.
— Куда?
— К нашим.
— Ты уже, конечно, что-то придумал. И потому надел вот это… Но все равно на немца не очень похож.
